В результате совместного действия всех этих факторов площадь территории, в теории подлежащей разделу между членами всей семьи, к середине XII в. сократилась до собственно Киевской земли. Именно в это время за ней и закрепилось понятие "Русь" или, как она называется в историографии, "Русская земля в узком значении". На страницах дошедших до нас летописей XII-XIII веков – киевских, новгородских, суздальских, волынских – эта "Русская земля" часто противопоставляется другим русским же землям. Это и есть третье и самое позднее значение термина "Русь". В данном случае "Русская земля" должна пониматься как некое общее владение всей семьи, великокняжеский домен, из которого – в теории – глава рода должен выделять "причастие" своей братии. Это название имеет значение не этническое, а политическое. Обозначая набранные в Киевской области войска, летописцы часто употребляют термин "русские полки", а князья этой земли назывались "русскими" в отличии от "суздальских", "галицких", "черниговских" и т.д. Однако никогда термины "русины" или "русские" не использовались в противопоставлении "суздальцам" или "черниговцам", жители Киева всегда только "кияне". Примером подобного названия для королевского домена – понятно, с поправкой на принятое французскими королями право наследования старшим сыном, а не старшим в роду – может быть имя парижской области "Иль-де-Франс", дословно – "остров Франции". Оба термина – "узкий" и "широкий" – часто использовались параллельно, и историк при чтении летописи всегда должен разбираться, в каком значении употреблены в том или ином месте слова "Русь", "Русская земля" и т.д. Вот типичный пример: при описании битвы на Лютой реке в 1208 г. летописец постоянно использует термин "Русь" для различения дружин галицких и волынских князей от союзных им польских, венгерских и половецких войск: "и быша не приехали Ляхове и Роусь, и сошедше препровадиша [перешли – А.К.] рекоу Лютоую. Половцемъ стреляющимъ и Роуси противоу имъ, тоу же Марцелъ [венгерский полководец – А.К.] хороугве своее отбеже и Роусь взятъ ю". Это – Русь в ее "широком значении". Но буквально через несколько строк она употребляется летописцем уже в "узком": "Романъ изиде из града, помощи ища в Роускыхъ князехъ" [2, стб. 725-726]. "Русские князья" в данном случае "киевские" – в Киеве в то время сидел троюродный брат и союзник Романа Всеволод Святославич. Таким образом, галицкий князь с войском это "русь" по отношению к венграм, полякам и половцам, но уже "не-русь" – к киевскому. Точно так же суздальские полки не являются "русью" по отношению к киевским, зато становится такой в войнах с соседними булгарами. Эти разъяснения необходимо сделать, поскольку отмеченная текстами второй половины XII - начала XIII веков разница между "широким" и "узким" значениями термина "Русь" давно уже стала предметом антинаучных спекуляций в украинской националистической мифологии. Во множестве писаний ее адептов перечисляются все фрагменты летописей, где, допустим, князь едет из Суздаля или Ростова "в Русь", и на этом основании объявляется: "москали"-де никакого отношения к "истинно-украинской Руси" не имели и не имеют. При этом глоссы летописей, где Суздаль или Ростов называются Русью, из набора цитат, конечно же, выбрасываются "яко не бывшие" – этот шулерский прием для подобной публики весьма характерен, можно сказать, даже обязателен. также замалчиваются иноземные источники, вроде той же "Хроники Ливонии", где ростовско-суздальские земли называются Ruscia, а их жители - Russi или Rutheni. Начнем с того, что если Суздаль или Новгород в такую "узкую" Русь не входили, то не входили туда же и весьма многие "истинно-украинские" земли и города: Чернигов: в 1219 г. князь Мстислав Мстиславич выступает против венгров и поляков "со всими князьями рускыми и черниговьскыми" [2, стб. 733]; Овруч: в 1193 г. князь Рюрик Ростиславич из города "иде в Роусь со всими своими полкы" [2, стб. 678]; Галич: в 1144 г. киевский князь Всеволод Ольгович окружает галичан: "взидоша Русскыи полци на горы, и заидоша и Перемышля и Галича, видевъше же то Галичане, сътъснушаси рекуще: мы сде стоимы, а намо жены наше възмуть" [1, стб. 311-312]; Владимир-Волынский: в 1202 г. волынский князь Роман Мстиславич "скопи полкы Галичьскыи и Володимерьскыи и въеха в Русскую землю" [1, стб. 417]; Исходя из логики свидомой публики, эти галичане, черниговцы, волынцы и овручане были "непримиримыми врагами" славянского этноса Киева, по какому случаю их и не считали "Русью"? Учитывая бесконечные распри и войны между князьями южной Руси при "правильном" подборе летописных цитат такой тезис доказать вовсе не сложно. Но мы не будем уподобляться националистам даже в малом, и обратимся к вопросу, какое из территориальных значений термина "Русь" – "узкое" или "широкое" – появилось ранее. И ответ будет однозначным: первой была "широкая Русь", именно в этом значении термин употребляется в ПВЛ. Например, в 980 г. "слышав же се Володимъръ в Новегороде, яко Ярополкъ уби Ольга, убоявся бежа за море. А Ярополкъ посадники своя посади в Новегороде, и бе володея единъ в Руси" [1, стб. 75]. И так понятно, что Киевом Ярополк владел и до того, как выгнал Владимира, но "един в Руси" оказался лишь после бегства брата за море. Единственным местом ПВЛ, где уже начинает возникать "Русь в узком значении", является широко известная глосса "поляне, яже ныне зовомая русь" [1, стб. 25-26]. На основании этого места официальная советская историческая школа академика Б.А. Рыбакова строила вавилонские башни, доказывая самобытное происхождение славянской Киевской Руси от "полянских русов" с реки Рось и гневно опровергая "лживые измышления буржуазных норманнистов" о возможности появлении этой самой "руси" вне границ СССР. По своим (и вполне понятным) причинам, эту точку зрения принимает, в основном, и украинская историография, и, конечно же, местная певдонаука. На самом же деле эта глосса ПВЛ, говорит нам нечто иное и обратное: название Руси закрепилось за землей полян НЫНЕ, т.е. во время работы летописца, в начале XII века, а РАНЕЕ полянская земля преимущественно "Русью" не называлась – что и видно по материалу той же ПВЛ. Выделение великокняжеского домена, "Русской земли в узком значении", происходило в первой половине XII века. Первый же пример противопоставления Киева как "Руси" другим землям Рюриковичей зафиксирован в Новгородской первой летописи аж под 1135 г., лет триста спустя после первого достоверного упоминания "руси" как таковой: "въ то же лето, на зиму, иде въ Русь архепископъ Нифонтъ" [3, с.23-24]. Под 1141 г. "узкая Русь" впервые замечается в киевской Ипатьевской летописи: "бежащю же Святославоу из Новагорода, идоущю в Роусь" [2, стб. 308]. И, наконец, в 1144 г. этот термин попадает уже в суздальскую Лаврентьевскую летопись. Причем характерно, что "русской земле" противопоставляется никакая не "московская", а самая, что ни на есть "украинская" – галицкая: "совокупи вси князи Русскии Всеволодъ, и иде к Теребовлю, и выиде противу имъ Володимеръ весь совкупивъся к Теребовлю, и Оугры приведъ" [1, стб. 311]. Теперь именно к одной Киевщине как домену великого князя и стал относиться принцип "причастия". Естественно, что его могли реализовать лишь сильнейшие из князей, поскольку отношения между Рюриковичами постоянно переходили в дружеские семейные потасовки. В теории-то все было вроде ясно, Киев принадлежал старейшему князю, но вот с определением этого "старшинства" постоянно возникали проблемы. Например, было непонятно, кто же "больше" – старший по возрасту племянник или младший дядя (только в XV веке уже в Московском государстве удалось вывести и внедрить формулу "старший сын четвертому дяде в ровню", что позволило пресечь такие распри среди боярских родов). К этому добавлялись обычные человеческие амбиции и нормальное желание власти. Так что братцы Рюриковичи регулярно толкались боками, выясняя вопрос, который некогда так волновал "братьев" Балаганова и Паниковского: "а ты кто такой?!" Тому из князей, кто добывал себе Киев и его область, "узкую" Русь, теперь приходилось делиться добычей со своими союзниками. В раздачу тогдашним "любым друзям" шли киевские пригороды, – Вышгород, Белгород, Треполь, Василев, Торческ... Вот, например, в 1174 г. в столицу въехал луцкий князь Ярослав Изяславич и сразу же получил такое письмо из Чернигова от тамошнего Святослава Всеволодовича: "река ему на чемь еси целовалъ крестъ, а помяни первыи рядъ [договор – А.К.], реклъ бо еси еже сяду вь Киеву то тебе наделю, пакы ли ты седеши вь Кыеве, то ты мне надели, ныне же ты селъ еси, право ли криво ли, надели же мене". Это умилительное "право ли, криво ли, а дай мне кусок" типично для семейных отношений "детей лейтенанта Рюрика". Ярослав мигом позабыл крестное целование и отписал, что Киев и все земли по правой стороне Днепра это нашего рода извечные владения: "чему тобе наша отчина, тобе си сторона не надобе". Святослав обиделся и заявил, что "не Оугринъ, ни Ляхъ, но единого деда есмы внуци, а колко тобе до него, только и мне". Надо ли уточнять, что дело кончилось большим мордобитием и двукратным разорением Киева буйными внучатами одного не менее буйного деда? [2, стб. 578]. В заключении остается сказать несколько слов и об историческом наследии Руси, ее отношении к государствам, ныне существующим на территории прежней "Русской земли". В общем, здесь ничего нового я не скажу – наследие это является общим для современных Украины, России и Белоруссии, которые имеют одинаковое право возводить свой генезис к древнерусским временам. Более того, я разделяю предложение, выдвинутое в свое время Д.С. Лихачевым, ввести в употребление термин "руський" для обозначения всего, что относится к государству Рюриковичей IX-XIII веков. Оно было той самой "колыбелью трех братских народов", как некогда франкская империя Меровингов и Каролингов стала такой же "колыбелью" для нынешних немцев и французов. Понятно, что этот факт не может быть истолкован как обязанность всех бывших обитателей данной колыбели снова в нее возвращаться. Хотя и не отрицает такого сценария, буде народы трех ныне независимых государств выскажут свою волю к объединению. Спорить о том, хорошо это или плохо, я не считаю возможным – у каждого из моих читателей есть свое мнение на этот счет. А в подтверждение этой концепции приведу мнения не российских, а украинских историков, ни одного из которых нельзя упрекнуть в излишней "москвофилии". И. Лысяк-Рудницкий жил в среде украинской эмиграции в США, также был некоторое время близок с кругами ОУН, и по своим политическим взглядам являлся несомненным противником СССР и любой кремлевской идеологии. Тем не менее, этот ученый имел смелость признать невозможность исключения России из числа наследников Руси. По словам историка, "государство Владимира и Ярослава не было ни "украинским", ни "российским" (московским) в современном понимании; это было общее восточноевропейское государство эпохи патримониальной монархии, когда еще не существовала национальная дифференциация, как государство Карла Великого не было ни "немецким" ни "французским" [9, с. 26]. Эту же модель для описания отношений к Руси нынешних России и Украины принимает и современный киевский историк Н.М. Яковенко. Она замечает, что в нынешней украинской историографии "психологической инерции российского национального мифа нередко противопоставляются не менее мифологизированные украинские построения, согласно с которыми все княжества Киевского государства, кроме Киевского, Черниговского и Галицко-Волынского, объявляются непричастными к "руськой" (читай – украинской) истории. Абсурдность этого тезиса очевидна: своеобразное политическое устройство, которое ставило Киев в центр "Руськой земли", поднимая его над остальными княжествами, было одновременно и стартовой площадкой "политических биографий" украинского, белорусского и русского народов – точно так, как во Франкской империи "начались" будущие немцы, французы, бельгийцы и т.д. Такой взгляд устраняет необходимость делить "киевское наследство": оно на самом деле было общим, ибо вырастало из общего киево-руського ствола" [8, с. 110]. Литература: 1. Лаврентьевская летопись. Полное Собрание Русских Летописей. Т1. М. 1997. 2. Ипатьевская летопись. ПСРЛ. Т2. М. 1998. 3. Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. ПСРЛ. Т.3. М. 2000. 4. Хождение игумена Даниила // Памятники Литературы Древней Руси. XII век. М. 1980. 5. Генрих Латвийский. Хроника Ливонии. Пер. С.А. Аннинского. М. - Л. 1938. 6. В.О. Ключевский. Сочинения в девяти томах. М. 1987. 7. О.П. Толочко. Русь: держава і образ держави. К. 1994. 8. Н.М. Яковенко. Нарис iсторiї середньовiчної та ранньомодерної Укрaїни. К. 2005. 9. І. Лисяк-Рудницький. Проти Росії чи проти радянської системи? Історичні есеї. Т.2. К. 1994. с. 327-328. 10. Е.С. Холмогоров. Историческая судьба русской нации. Спецназ России. № 3. 2005.
Социальные закладки