Дань памяти (9 мая)

[Truly]

...мало ли было на пути от Бреста до Волги и от Волги до Эльбы безымянных высот, тяжелых сражений и потерь...

Возле полустанка
Травы шелестят,
Гусеницы танка
Мертвые лежат.

Черную машину
Лютого врага
Насмерть сокрушила
Русская рука.

Смелостью и сметкой
Кто тебя сберег,
Энская высотка,
Малый бугорок?

Пламенной любовью
Родину любя,
Кто своею кровью
Защитил тебя?

О тебе лишь сводка
Скажет между строк,
Энская высотка,
Малый бугорок.

Чуть заметный холмик.
Но зато весной
О тебе напомнит
Аромат лесной.

О тебе кузнечик
Меж высоких трав
Простучит далече,
Точно телеграф.

Девушка-красотка
О тебе споет,
Энская высотка.
Малый эпизод.

Песнями, цветами
Век отчизна-мать
Все не перестанет
Сына поминать.


(Вера Инбер, Энская высотка
Сентябрь 1942, Ленинград )

[Truly]

Аты-баты, шли солдаты... — художественный фильм 1976 года,
последняя режиссёрская работа Леонида Быкова и его последняя роль в кино.

Режиссёр: Леонид Быков

Авторы сценария:
Борис Васильев
Кирилл Рапопорт

В ролях:
Леонид Быков — ефрейтор Святкин
Владимир Конкин — лейтенант Суслин
Елена Шанина — Кима
Леонид Бакштаев — Константин, сын Святкина
Евгения Уралова — Анна, дочь Суслина и Кимы

Оператор: Владимир Войтенко

Художник: Георгий Прокопец

Военный консультант: Герой Советского Союза, полковник В.Г. Шашков

[Truly]

"Разорванное кольцо". На западном берегу Ладожского озера сооружен монумент "Разорванное кольцо". Он стоит на Вагановском спуске, откуда более 60 лет назад автоколонны брали курс к восточному берегу и куда затем возвращались, преодолев тридцатикилометровый путь.

Две белые полуарки словно повторили свод высокого неба. За ними - озерная даль. На бетоне - след протектора. Кажется, только что последняя машина ушла на тот берег, за которым вся страна, Мать-Родина, ни на минуту не забывшая о страданиях и нуждах осажденного города и помогавшая ему все 900 тяжелых дней блокады.

Авторы памятника архитектор В.Г. Филиппов, скульпторы К.М. Сумин и и В.Т. Дугонец, инженер-конструктор И.А. Рыбин, художник В.Н. Яковлев дополнили композицию железобетонными шарами, имитирующими прожекторные установки, и 85-миллиметровым зенитным орудием. Напоминая о годах Великой Отечественной войны, оно несет теперь вахту славы.

Не просто павшим — нет,
а с думой о грядущем
воздвигнут монумент
и ныне всем живущим.

Та слава на века
принадлежит отчизне.
Да, нет черновика —
и не было! — у жизни.

Все подлинно, все так.
Стояли насмерть грудью
в кольце, в дыму атак...
Такие были люди.

...Разорвано кольцо,
и в огненной метели
они в те дни лицо
Победы
разглядели.


(В. Кузнецов)

----------------------------------------------------------------------
Юрий Воронов

* * *
В блокадных днях
Мы так и не узнали:
Меж юностью и детством
Где черта?
Нам в сорок третьем
Выдали медали,
И только в сорок пятом —
Паспорта.

И в этом нет беды...
Но взрослым людям,
Уже прожившим многие года,
Вдруг страшно оттого,
Что мы не будем
Ни старше, ни взрослее,
Чем тогда...


* * *
Опять война,
Опять блокада...
А может, нам о них забыть?

Я слышу иногда:
«Не надо,
Не надо раны бередить».
Ведь это правда, что устали
Мы от рассказов о войне
И о блокаде пролистали
Стихов достаточно вполне.

И может показаться:
Правы
И убедительны слова.
Но даже если это правда,
Такая правда —
Не права!

Чтоб снова
На земной планете
Не повторилось той зимы,
Нам нужно,
Чтобы наши дети
Об этом помнили,
Как мы!

Я не напрасно беспокоюсь,
Чтоб не забылась та война:
Ведь эта память — наша совесть.
Она,
Как сила, нам нужна...

[AG-ents]

История. Игорь Миклашевский – чемпион Европы 1943 года

МИКЛАШЕВСКИЙ Игорь Львович (30.V.1918 -25.1Х.1990), Ленинград. Родился в семье известной драматической актрисы Августы Леонидовны Миклашевской. Чемпион Ленинграда в средн. в. 1938, 1939. Учился в Москве в ГЦОЛИФКе. Войну встретил заряжающим зенитно-арт. орудия. Командование, зная что И. М. с детства владеет немецким языком, направило его в развед. школу. В 1942 И. М. был заброшен в глубокий тыл врага для самостоятельного выполнения боевого задания. Для легализации начал выступать на ринге под своей собственной фамилией. Используя то обстоятельство, что являлся племянником известного советского театрального деятеля Блюменталь-Тамарина, добровольно перешедшего к немцам сумел добраться до Берлина и войти в доверие к представителям военного спорта. Как хороший боксер пользовался покровительством популярного в Германии боксера-профессионала Макса Шмеллинга, входившего в ближайшее окружение Гитлера. Находился во вражеском тылу с конца 1942 по осень 1944. Выполнив задание, благополучно вернулся к своим. И. М явился прообразом главного героя книги писателя Г. Свиридова "Стоять до конца". Награжден орденом Боевого Красного знамени. После войны работал тренером и на административно-спортивных должностях. Судья ВК. («Энциклопедия бокса», стр. 125)

Летом 1943 года на всех фронтах Второй мировой шли ожесточенные бои. И хотя гитлеровская военная машина уже серьезно пострадала от тяжелых ударов под Москвой, Сталинградом, в Северной Африке, линия фронта все еще проходила далеко от границ рейха. Но дух нации, которую фюрер настраивал на блицкриг на Востоке, в немалой степени уже был подорван. Чтобы поддержать его на должном уровне, геббельсовская пропагандистская машина работала на полных оборотах. Немцам внушали, что обстановка в стране стабильная: работали рестораны, кафе, театры; один за другим проводились спортивные соревнования - особенно часто схватки боксеров (этот вид спорта всегда пользовался повышенным вниманием со стороны фашистских бонз).
Здесь Германии, кстати, было чем гордиться. Чемпионом мира в тяжелом весе перед войной стал Макс Шмеллинг, одержавший верх, казалось бы, над непобедимым черным нокаутером — американцем Джо Луисом. Шмеллинг считался гордостью нации, был любимцем Гитлера.
В июне 1943 года Шмеллинг «вне конкурса» принял участие в организованном Германией на территории Франции, в Булони, соревновании, помпезно названном «чемпионатом Европы». Наряду с немецкими боксерами (красный угол) участвовали и представители других стран: французы, итальянцы, бельгийцы (синий угол). Из геополитических соображений хозяева соревнования хотели видеть среди участников и представителей славянских наций. Множественного числа не получилось, но один русский спортсмен в чемпионате участвовал и даже занял первое место в своей весовой категории. Это был Игорь Миклашевский. Причем боксировал он так, что привлек внимание маститого чемпиона. Шмеллинг познакомился с Игорем и в знак особого расположения подарил свое фото с теплой дарственной надписью.
Конечно, чемпиону мира и в голову не могло прийти, для чего оказался в Германии этот русский. К слову сказать, несмотря на расположение Гитлера и других фашистских бонз, Макс Шмеллинг не был нацистом, ему претили насаждаемые ими порядки. Уже после войны стало известно, что во время погромов он прятал еврейских детей. Но это отдельная история. Игорю Миклашевскому суждено было стать главным действующим лицом одной из самых тайных, глубоко засекреченных операций советских спецслужб в годы Великой Отечественной войны.
Зимой 1941/42 года зенитная батарея, в которой служил сержант Миклашевский, в числе других подразделений обороняла от налетов вражеской авиации «Дорогу жизни» через Ладожское озеро. Однажды рядом с этой огневой точкой разорвался снаряд. Многие бойцы были ранены или убиты, Игорь же не получил даже царапины: само провидение будто берегло его для выполнения особой миссии.
Игорь родился и вырос в известной театральной семье. Его отец, Лев Лощилин, был хореографом Большого театра. Мать, актриса Камерного театра Августа Миклашевская, слыла одной из первых московских красавиц. Именно ей Сергей Есенин посвятил в 1923 году цикл стихов «Любовь хулигана»: «Что так имя твое звенит, словно августовская прохлада?»; «Поступь нежная, легкий стан»; «Я б навеки пошел за тобой хоть в свои, хоть в чужие дали... В первый раз я запел про любовь, в первый раз отрекаюсь скандалить». В этот период поэт часто бывал в доме актрисы, играл с ее пятилетним сыном.
Игорь учился в престижной московской школе вместе с детьми столичных знаменитостей. В этой школе углубленно изучался немецкий язык, что в дальнейшем сыграло заметную роль в его судьбе. Многие его одноклассники мечтали об артистической карьере, да и родители думали, что сын изберет стезю, связанную с искусством. Но юноша страстно увлекся боксом, и его успехи на ринге были впечатляющи. Игорь быстро стал мастером спорта, а в апреле 1941 года занял первое место в среднем весе на чемпионате Ленинграда. Это автоматически открыло ему дорогу к участию в первенстве СССР. В спортивной прессе отмечали его наступательную манеру ведения боя, тактическую грамотность, не по годам зрелую технику, выдержку, хладнокровие.
Но война спутала все карты. Вместо ринга и света прожекторов, аплодисментов поклонников и призов — тяжелая лямка фронтового артиллериста. И тут его судьба сделала очередной кульбит.
Как-то под вечер Игоря вызвали в штабную землянку и оставили наедине с интеллигентным на вид генералом, специально прилетевшим из Москвы через линию фронта. Знакомясь, тот кратко представился: «Ильин». Только через несколько лет Миклашевский узнал, что новый знакомый в звании комиссара госбезопасности был начальником третьего отдела Секретно-политического управления НКВД, ответственным за связь с представителями интеллигенции. Беседа продолжалась несколько часов. Той же ночью они вместе вылетели в Москву.
Теперь из частично рассекреченных материалов спецслужб, из мемуаров ряда их высокопоставленных сотрудников, из воспоминаний некоторых непосредственных участников событий тех лет стало известно о многих спецоперациях на территории Германии, успешно проведенных или доведенных до стадии готовности . Среди них была, в частности, и акция по устранению Гитлера. План, в котором предполагалось задействовать в качестве основной фигуры Миклашевского, отличался неординарностью. Игорю надлежало попасть в Берлин легальным путем, стать завсегдатаем светских приемов и раутов, сойтись с близкими к фюреру людьми. Все эти шаги были подготовкой почвы для покушения. При этом предполагалось — и исполнитель не мог этого не понимать, — что удачного завершения операции, скорее всего, можно достигнуть только за счет собственной жизни. Как бы сказали теперь, он должен был стать камикадзе.
На кандидатуре 24-летнего Игоря Миклашевского организаторы операции остановились после того, как тщательно изучили его личные качества: в нем угадывалась сильная, целеустремленная натура. Были приняты во внимание и его родственные связи. Дело в том, что дядя боксера, Всеволод Блюменталь-Тамарин, в 1941 году перешел к немцам и стал заметной фигурой в кругах русских эмигрантов — активным членом «Русского комитета». Он успешно вписался в берлинский бомонд, был завсегдатаем на государственных и светских приемах и фуршетах. Поддерживал контакты со старой знакомой по Москве — актрисой Ольгой Чеховой. К тому же, будучи артистом, он умел пародировать самого Сталина!!!!!
Игорь был прилежным учеником разведшколы. На секретной базе под Москвой он проходил курс необходимой подготовки — совершенствовал умение метко стрелять, обращаться со взрывными устройствами, уходить от слежки. И все это сопровождалось интенсивными тренировками в спортивном зале — ведь предстоящие успехи на ринге в Германии должны были открыть ему дорогу в берлинское высшее общество.
Об особой миссии Миклашевского знали всего несколько человек, включая Сталина. Даже знаменитый генерал госбезопасности Павел Судоплатов, руководивший зарубежными операциями по линии НКВД, знал только то, во что посчитал нужным его посвятить непосредственный шеф Лаврентий Берия, лично курировавший эту «деликатную» операцию. Берия же, а потом Абакумов, никому не передоверяя , поддерживали сверхконспиративный канал связи с «государственной актрисой» третьего рейха (титул, присвоенный ей поличному указанию Гитлера) Ольгой Чеховой.
...

[AG-ents]

(продолжение)
Зимой 1942 года в прифронтовой зоне Миклашевский «сдался» немцам, предъявив листовку-пропуск (их щедро разбрасывали вражеские самолеты). На первом же допросе заявил, что он из семьи, которая при царском режиме занимала видное положение в обществе, и родители воспитали в нем неприятие советских порядков.
Разумеется, не все проходило гладко. Немецкие контрразведчики долго проверяли Миклашевского, один раз даже имитировали расстрел. А потом отправили в концлагерь. Дядя применил все свои связи, чтобы освободить любимого племянника. Вскоре Миклашевский, благодаря дяде, оказался в Берлин. Положение его постепенно стабилизировалось—особенно после того, как он вступил добровольцем в «ост-легион», куда набирали коллаборационистов славянского происхождения. Все свободное время Миклашевский уделял боксу.
На одном из приемов, куда он попал с подачи Блюменталь-Тамарина, Миклашевский подошел к Ольге Чеховой, скромно напомнил о своей матери, с которой актриса была хорошо знакома, а потом шепотом произнес фразу-пароль.
Вскоре произошел контакт и с крупнейшим польским магнатом — князем Янушем Радзивиллом. В 1939 году, когда советские войска вошли на территорию Западной Украины и Западной Белоруссии, Радзивилла завербовал лично Берия. Разумеется, он не был агентом в общепринятом смысле этого слова, но определенного образа информацию Москва получала от него исправно. Используя свои связи (известно было о его тесной дружбе с Германом Герингом), князь должен был помочь Миклашевскому проникнуть в ближайшее окружение руководителей рейха. Примерно такая же роль отводилась и Ольге Чеховой. Но ни она, ни Радзивилл не знали о задании Миклашевского.
Бывая в доме актрисы, боксер еще больше расширил свои связи в германском спортивном мире. Как раз в это время у Ольги был роман с чемпионом по легкой атлетике Альбертом Зумзером, который заведовал кафедрой в Академии физкультуры в Берлине, а ее дочь Ада была замужем за известным немецким боксером Конни Раксом. Но главное — к Чеховой благоволил Гитлер (достаточно взглянуть на известную фотографию, где она сидит по правую руку от фюрера). В своих воспоминаниях «Мои часы идут иначе», изданных в Мюнхене в 1971 году, актриса рассказывает, как Гитлер подарил ей свое фото с выразительной надписью: «Фрау Ольге Чеховой — откровенно восхищенный и удивленный». Ее брат, композитор Владимир Чехов, описывает в своей книге «Пора галлюцинаций» такой эпизод. Война уже близилась к концу, гестаповцы, видимо, что-то разнюхали, и над актрисой нависла угроза ареста. Каким-то образом ей стала известна дата этой акции и то, что ее осуществит лично эсэсовский главарь Генрих Гиммлер. Но когда утром рейхсфюрер СС в сопровождении своей охраны появился в доме Чеховой, их взору предстала ошеломляющая картина: актриса пила утренний кофе с Гитлером. Опять-таки со слов Ольги, однажды фюрер сказал ей: «Фрау Чехова, я беру над вами шефство, а то Гиммлер упрячет вас в свои подвалы. Представляю, какое у него досье на вас!» Даже сейчас, через шесть десятилетий после окончания войны, очень мало достоверных сведений, насколько Ольга Чехова была связана с советской разведкой. Однако факт остается фактом: когда советские войска заняли Берлин, на самом высоком уровне наше военное командование получило указание выставить охрану вокруг дома актрисы и обеспечить ее всем необходимым для нормальной жизни. В полуразрушенном городе это значило много. Наконец, известно, что ее специальным рейсом доставляли самолетом в Москву. Здесь с ней беседовали высшие руководители госбезопасности, после чего она таким же способом через два дня возвратилась в Берлин.
Весной 1944-го Миклашевский передал в Центр, что имеет возможность заложить бомбу в театре под ложей, где нередко бывал Гитлер. Таким образом, операция приближалась к финалу. Из Югославии прибыла группа опытных боевиков, готовых, как и Миклашевский, если понадобится, ради уничтожения нацистского главаря пойти на самопожертвование. Было приготовлено взрывное устройство особой конструкции, детально разработан план, как пронести его в театр. Оставалось последнее — получить окончательное добро из Центра. И вдруг — неожиданная команда: «Операцию отменить!»
Как рассказывал генерал Судоплатов, Сталин вызвал его и наркома госбезопасности Всеволода Меркулова и неожиданно для обоих в отношении покушения на Гитлера объявил: «Этого мы делать не будем».
Интересоваться причинами отмены операции в кабинете Сталина было непозволительно. Спустя время Верховный сам объяснил, что к чему. Пока Гитлер жив, не будет никакого сепаратного мира между Германией и западными державами. Но если после насильственной смерти фюрера к власти пришел бы Геринг или кто-то другой из верхушки рейха, то за спиной Советского Союза такой сговор мог бы состояться.
Миклашевский послал в Центр другое предложение — ликвидировать Геринга. Но и на это Москва согласие не дала: в советском руководстве полагали, что на тот момент Геринг в значительной степени утратил свое влияние и уже не являлся «вторым человеком» в рейхе. Кроме того, в Москве полагали, что устранение Геринга могло поставить под удар Ольгу Чехову и Радзивилла.
Миклашевский получил приказ — это ликвидировать своего дядю - Всеволода Блюменталь-Тамарина. Задание было выполнено, но в результате роковой случайности гестапо вышло на след разведчика.
Миклашевский спешно отправился во Францию, где у него была надежная явка. Однако по пути в Бельгию гестаповцы обнаружили его в поезде. Разведчику не оставалось ничего другого, как выпрыгнуть на ходу из вагона. Вслед прогремели выстрелы. Рванув стоп-кран, преследователи остановили поезд и бросились в погоню. Вновь прогремели выстрелы, беглец упал. Страшная рана на шее, как и полная неподвижность, не оставляли сомнений в его смерти. У гестаповцев не было ни времени, ни желания возиться с трупом, поэтому они поручили бельгийским крестьянам, работавшим неподалеку, захоронить мертвеца.
Перед тем как опустить тело в могилу, кто-то на всякий случай поднес к губам Миклашевского зеркальце. Оно запотело — беглец дышал. Подключились местные подпольщики. Раненый нуждался в срочном медицинском вмешательстве. Возник рискованный замысел. Накануне был подстрелен немецкий офицер, чьи документы и форма сохранились. Тяжелораненого Миклашевского переодели в немецкую форму, вложили в нагрудный карман чужие документы, a затем оставили возле дороги. Так «немецкий офицер» оказался в военном госпитале.
Хирурги успешно сделали свое дело, раненый пошел на поправку. И тут ему сообщили, что к нему едет жена. В последний момент он сумел бежать от предстоящего свидания в мусоровозной машине.
После серии головокружительных приключений, которые могли составить сюжет самого крутого шпионского сериала, Миклашевский оказался у французских партизан. Принимал активное участие в их диверсионных акциях, а после окончания войны еще на два года остался во Франции, выполняя различные задания Центра. Лишь в 1947 году он вернулся на родину и первым делом попытался разыскать своего «крестного отца» генерала Ильина. Он не знал, что его «куратор», арестованный по ложному обвинению, содержится в одиночной камере на Лубянке.
Можно только поразиться, насколько благосклонна к Миклашевскому была все эти годы судьба. Ведь по возвращении в Советский Союз его могла постичь участь многих наших разведчиков, оказавшихся по совершенно диким, высосанным из пальца обвинениям в тюрьмах и лагерях. Игоря Львовича Миклашевского не тронули—более того, наградили орденом Красного Знамени. А затем как бы забыли о существовании героя-разведчика. В те смутные времена это был не худший вариант.
Его послевоенная жизнь была связана со спортом. Выступать на ринге после полученного ранения он уже не мог, но работал тренером, в качестве судьи всесоюзной категории был арбитром многих ответственных соревнований.
http://allboxing.ru/forum/index.php?topic=9899.0

[Olivi@]

Наша Октябрина носит на аватарке портрет Розы Шаниной.

"Получила письмо из Архангельска.
Земляки видели в журнале мой портрет и пишут,
что гордятся моими подвигами.
Но меня слишком переоценили.
Я делаю лишь то, что обязан каждый воин, – и все..."

(Снайперы: Фаина Якимова, Роза Шанина, Лидия Володина)

После начала войны Роза оставила педагогический техникум в Архангельске и, пройдя всевобуч, а затем Центральную женскую снайперскую школу в Подольске (закончила с отличием), поступила добровольцем на фронт. 2 апреля 1944 сержант Шанина прибыла в 184-ю стрелковую дивизию, где был сформирован отдельный женский снайперский взвод.

Во время Великой Отечественной войны, по различным источникам, от 54 до более сотни убитых противников в том числе 12 вражеских снайперов в битве за Вильнюс, одна из первых девушек-снайперов, удостоенных Ордена Славы 3 и 2 степени (18 июня и 22 сентября 1944 года). 12 декабря 1944 года Шанина получила пулевое ранение в плечо, а 27 декабря награждена также Медалью «За отвагу».

Роза Шанина с двумя орденами Славы.




О ней написаны три книги, опубликован чудом сохранившийся фронтовой дневник, десятки газетных статей .

Шанина погибла в бою вблизи имения Рихау.


Студенты педучилища возлагают памятную гирлянду в дни соревнований на приз Розы Шаниной. 1980-е годы

[Октябрина]

Наша Октябрина носит на аватарке портрет Розы Шаниной.

Красивая девушка с обаятельной улыбкой... Навеки - двадцатилетняя. (С)

О женщинах войны написала книгу Светлана Алексиевич
"У войны не женское лицо"

На фронтах Великой Отечественной войны в Советской армии воевало более 1 миллиона женщин. Не меньше их принимало участие в партизанском и подпольном сопротивлении. Им было от 15 до 30 лет. Они владели всеми военными специальностями – летчицы, танкистки, автоматчицы, снайпера, пулеметчицы... Женщины не только спасали, как это было раньше, работая сестрами милосердия и врачами, а они и убивали.
В книге женщины рассказывают о войне, о которой мужчины нам не рассказали. Такой войны мы не знали. Мужчины говорили о подвигах, о движении фронтов и военачальниках, а женщины говорили о другом – как страшно первый раз убить...или идти после боя по полю, где лежат убитые. Они лежат рассыпанные, как картошка. Все молодые, и жалко всех – и немцев, и своих русских солдат...

http://www.alexievich.info/



Зенитчица Елена Иванова


«Требовался солдат... А хотелось быть еще красивой...»

За несколько лет записаны уже сотни рассказов... На книжных полках у меня рассортированы сотни кассет и тысячи печатных страниц. Вслушиваюсь и вчитываюсь...
Мир войны все больше открывается мне с неожиданной стороны. Раньше я не задавала себя вопросов: как можно было, например, годами спать в окопах неполного профиля или у костра на голой земле, ходить в сапогах и шинелях, и наконец — не смеяться, не танцевать. Не носить летние платья. Забыть о туфлях и цветах... Им же было по восемнадцать-двадцать лет! Я привыкла думать, что женской жизни нет места на войне. Она невозможна там, почти запретна. Но я ошибалась... Очень скоро, уже во время первых встреч, заметила: о чем бы женщины не говорили, даже о смерти, они всегда вспоминали (да!) о красоте, она являлась неистребимой частью их существования: «Она лежала в гробу такая красивая... Как невеста...» (А. Строцева, пехотинец) или: «Мне должны были вручать медаль, а у меня старая гимнастерка. Я подшила себе воротничок марлей. Все-таки белый... Мне казалось, что я такая в эту минуту красивая. А зеркальца не было, я себя не видела. Все у нас разбомбили...» (Н. Ермакова, связистка). Весело и охотно рассказывали они о своих наивных девичьих ухищрениях, маленьких секретах, невидимых знаках, как в «мужском» быте войны и в «мужском» деле войны все-таки хотели остаться сами собой. Не изменить своей природе. Память их на удивление (все-таки сорок лет прошло) сохранила большое количество мелочей военного быта. Деталей, оттенков, красок и звуков. В их мире быт и бытие смыкались, и течение бытия было самоценно, они вспоминали о войне, как о времени жизни. Не столько действия, как жизни, я не раз наблюдала, как маленькое в их разговорах побеждало большое, даже историю. «Жалко, что красивая я была на войне... Там прошли мои лучшие годы. Сгорели. Потом я быстро состарилась...» (Анна Галай, автоматчица).

Через расстояние многих лет одни события вдруг укрупнялись, другие — уменьшались. И укрупнялось человеческое, интимное, оно становилось и мне, и, самое любопытное — даже им самим, более интересным и близким. Человеческое побеждало нечеловеческое, только лишь потому, что оно человеческое. «Ты не бойся моих слез. Не жалей. Пусть мне больно, но я тебе благодарна, что вспомнила себя молодую...» (К. С. Тихонович, сержант, зенитчица).
Такую войну я не знала. И даже о ней не подозревала...

О мужских сапогах и женских шляпках

«Жили мы в земле... Как кроты... Но какие-то безделушечки у нас сохранялись. Весной веточку принесешь, поставишь. Радуешься. А ведь завтра тебя может и не быть, — об этом про себя думали. И запоминаешь-запоминаешь... Девочке одной прислали из дому платьице шерстяное. Мы завидовали, хотя носить свое платье не разрешалось. А старшина, это же мужчина, ворчал: "Лучше бы тебе простынку прислали. Полезнее". У нас простыней не было, подушек тоже. Мы спали на ветках, на соломе. Но у меня были припрятаны сережки, я ночью надену и сплю с ними...
Когда меня первый раз контузило, я не слышала и не говорила. Сказала себе: если не восстановится голос, брошусь под поезд. Я так пела, и вдруг голоса нет. Но голос вернулся.
Счастливая я, сережки надела. Прихожу на дежурство — кричу от радости:
— Товарищ старший лейтенант, докладывает дежурная такая-то...
— А это что?
— Как что?
— Вон отсюда!
— В чем дело?
— Немедленно выдернуть сережки! Что это за солдат?
Старший лейтенант был очень красивый. Все наши девчонки были в него немножко влюблены. Он нам говорил, что на войне требуются солдаты и только солдаты. Нужен был солдат... А хотелось быть еще красивой... Я всю войну боялась, чтобы ноги не покалечило. У меня красивые были ноги. Мужчине — что? Ему не так страшно, если даже ноги потеряет. Все равно — герой. Жених! А женщину покалечит, так это судьба ее решится. Женская судьба...»
Мария Николаевна Щелокова, сержант, командир отделения связи

«Я всю войну улыбалась... Я считала, что должна улыбаться как можно чаще, потому что женщина должна светить. Перед отправкой на фронт старый профессор нас так учил: "Вы должны каждому раненому говорить, что вы его любите. Самое сильное ваше лекарство — это любовь. Любовь сохраняет, дает силы выжить". Лежит раненый, ему так больно, что он плачет, а ты ему: "Ну, мой миленький. Ну, мой хорошенький..." — "Ты меня любишь, сестричка?" (Они нас всех, молоденьких, звали сестричками.) — "Конечно, люблю. Только выздоравливай скорей". Они могли обижаться, ругаться, а мы никогда. За одно грубое слово у нас наказывали вплоть до гауптвахты.
Трудно... Конечно, трудно... Даже вот в юбке залезть на машину, когда одни мужчины кругом. А грузовики высокие, специальные санитарные машины. Заберись на самую макушку! Попробуй...»
Вера Владимировна Шевалдышева, старший лейтенант, хирург

«Дали нам вагоны... Товарняк... Нас двенадцать девчонок, остальные все мужчины. Десять — пятнадцать километров проедем, и поезд стоит. Десять — пятнадцать километров — и опять нас в тупик. Ни воды, ни туалета... Понятно?
Мужчины разложат костер на остановке, трясут вшей, сушатся. А нам где? Побежим за какое-нибудь укрытие, там и раздеваемся. У меня был свитерочек вязаный, так вши сидели на каждом миллиметре, в каждой петельке. Посмотришь, затошнит. Вши бывают головные, платяные, лобковые... У меня были они все... Но не буду же я вместе с мужчинами... Не буду вместе вшей этих жарить. Стыдно. Выбросила свитер и осталась в одном платьице. На какой-то станции чужая женщина вынесла мне кофточку, туфли старые.
Долго ехали, а потом еще долго шли пешком. Был мороз. Я шла и все время держала зеркальце: не обморозилась ли? К вечеру вижу, что обморозила щеки. До чего глупая была... Слышала, что когда обморозишь щеки, то они белые. А у меня красные-красные. Думаю, что пусть бы они всегда у меня были обмороженные. А назавтра они почернели...»
Надежда Васильевна Алексеева, рядовая, телеграфистка

«У нас было много красивых девчонок... Пошли в баню, а при бане парикмахерская работала. Ну и, друг на дружку глядя, брови все покрасили. Как дал нам командир: "Вы воевать или на бал приехали?" Всю ночь плакали, оттирали. Утром ходил и повторял каждой: "Мне нужны солдаты, а не дамы. Дамы на войне не выживают". Очень строгий командир. До войны он был учителем математики...»
Анастасия Петровна Шелег, младший сержант, аэростатчица

«Мне кажется, я две жизни прожила — мужскую и женскую...
Когда попала в училище, там сразу военная дисциплина: и на учении, и в строю, и в казарме — все по уставу. Поблажек нам, как девушкам, никаких. Только и слышалось: "Прекратить разговор!", "Разговорчики!" Вечером рвешься посидеть, повышивать... Ну, что-то женское вспомнить... Не разрешалось ни в коем случае. А мы остались без дома, без домашних хлопот, и было как-то не по себе. Давали только час отдыха: сидели в ленинской комнате, писали письма, можно было постоять вольно, поговорить. Но ни смеху, ни громкого крика — это было не положено.
— Песню можно было спеть?
— Нет, нельзя.
— А почему нельзя?
— Не положено. Вот в строю иди, пой, если дадут команду. Команда: "Запевала, запевай!"
— А так нельзя?
— Нельзя. Это не по уставу.
— Трудно было привыкать?
— Мне кажется, я к этому и не привыкла. Только успеешь уснуть, вдруг: "Подъем!" Как ветром сдувает нас с постелей. Начинаешь одеваться, а у женщин одежек больше, чем у мужчин, то одно летит из рук, то другое. Наконец ремень в руки — и бегом к раздевалке. На ходу хватаешь шинель и мчишься в оружейную комнату. Там надеваешь чехол на лопату, продергиваешь через ремень, надеваешь подсумок на него, кое-как застегиваешься. Хватаешь винтовку, на ходу закрываешь затвор и с четвертого этажа по лестнице буквально скатываешься вниз. В строю приводишь себя в порядок. И на все на это даются считанные минуты.

А это уже на фронте... Сапоги у меня на три размера больше, загнулись, пыль в них въелась. Хозяйка принесла два яйца: "Возьми в дорогу, такая худенькая, что скоро переломишься". А я тихонько, чтобы она не видела, разбила эти два яйца, они маленькие были, и почистила сапоги. Конечно, хотелось есть, но победило женское —быть красивой. Вы не знаете, как шинель трет, какое это все тяжелое, какое это все мужское — и ремень, и все. Особенно я не любила, что шинель шею трет, и еще эти сапоги. Шаг менялся, все менялось...
Я вспоминаю, что мы были грустные. Все время ходили грустные...»
Станислава Петровна Волкова, младший лейтенант, командир саперного взвода

«Помню дорогу... Дорогу... То вперед, то назад...
Нас, когда мы прибыли на Второй Белорусский фронт, хотели в дивизии оставить, мол, вы женщины, зачем вам на передовую. Мы: "Нет, мы — снайперы, нас посылайте куда положено". Тогда они нам говорят: "Пошлем вас в один полк, там хороший полковник, он девок бережет". Разные командиры были. Нам так и сказали.
Это полковник нас встретил такими словами: "Смотрите, девки, приехали воевать, воюйте, а другим делом не занимайтесь. Кругом мужчины, а женщин нет. Черт его знает, как вам еще эту штуку объяснить. Война, девки..." Он понимал, что мы еще девчонки.

В одном немецком поселке нас разместили на ночь в жилом замке. Много комнат, целые залы. Такие залы! В шкафах полно красивой одежды. Девочки — каждая платье себе выбрала. Мне желтенькое одно понравилось и еще халат, не передать словами, какой это был красивый халат — длинный, легкий... Пушинка! А уже спать надо ложиться, все устали страшно. Мы надели эти платья и легли спать. Оделись в то, что нам понравилось, и тут же заснули. Я легла в платье и халат еще наверх...
А в другой раз в брошенной шляпной мастерской выбрали себе по шляпке и, чтобы побыть в них хотя бы немного, спали всю ночь сидя. Утром встали... Посмотрели еще раз в зеркало... И все сняли, надели опять свои гимнастерки, брюки. Ничего с собой не брали. В дороге и иголка тяжелая. Ложку за голенище воткнешь, и все...»
Белла Исааковна Эпштейн, сержант, снайпер

«Мужчины... Они другие... Не всегда нас понимали...
Но своего полковника Птицына мы очень любили. Звали "Батей". Он был не похож на других, понимал нашу женскую душу. Под Москвой, это же отступление, самое тяжелое время, а он нам говорит:
— Девушки, Москва рядом. Я привезу вам парикмахера. Красьте брови, ресницы, завивки делайте. Пусть это не положено, но я хочу, чтобы вы были красивыми. Война длинная... Не скоро кончится...
И привез какую-то парикмахершу. Мы сделали завивки, покрасились. И такие счастливые...»
Зинаида Прокофьевна Гомарева, телеграфистка

«Побежали по льду Ладожского озера... В наступление... Тут же попали под сильный обстрел. Кругом вода, ранят — человек идет сразу ко дну. Я ползаю, перевязываю, подползла к одному, у него ноги перебиты, сознание теряет, но меня отталкивает и в свой "сидор" — мешок, значит, лезет. Свой "ИЗ" ищет. Поесть — хотя бы перед смертью... А мы, когда пошли по льду, получили продукты. Я хочу его перевязать, а он — в мешок лезет и ни в какую: мужчины как-то очень трудно голод переносили. Голод для них был страшнее смерти...

А я о себе вот что запомнила... Сначала боишься смерти... В тебе соседствует и удивление, и любопытство. А потом ни того, ни другого от усталости. Все время на пределе сил. За пределами. Остается всего один страх — быть некрасивой после смерти. Женский страх... Только бы не разорвало на куски снарядом... Я знаю, как это... Сама подбирала...»
Софья Константиновна Дубнякова, санинструктор

«Шли и шли дожди... Бежим по грязи, люди падают в эту грязь. Раненые, убитые. Так не хочется погибать в этом болоте. В черном болоте. Ну, как молодой девушке там лежать... А в другой раз, это уже в белорусских... В оршанских лесах, там мелкие кусты с черемухой. Подснежники голубые. Весь лужок в голубом цвете. Погибнуть бы вот в таких цветах! Тут лежать... Дурошлеп еще, семнадцать лет... Это я себе так смерть представляла...

Я думала, что умереть — это как будто куда-то улететь. Один раз мы ночью говорили о смерти, но только один раз. Боялись произносить это слово...»
Любовь Ивановна Осмоловская, рядовая, разведчица

http://www.a-z.ru/women_cd2/12/12/index.htm


Памятник женщинам медицинской службы Отечественной Войны. Калуга. 2006 г.
Символически отдает дань всем женщинам, участвовавшим в войне и пострадавшим от войны.

[Zenedar]

Низкий поклон нашим дедам.

[Октябрина]

Поезд идет на восток
2004-12-10 / Екатерина Барабаш

Раньше нам казалось, что про Великую Отечественную войну мы знаем все. Сначала мы были уверены, что гитлеровцы тупые, всегда пьяные и говорят по-русски с нелепым акцентом. Еще бы – мы ведь смотрели советские комедии про войну. Еще мы знали, что немцы трусы, а Советская армия держит в своих рядах только героев. Ничего удивительного – мы видели «Освобождение». С перестройкой, когда с полки стали доставать полузапрещенные фильмы Германа, стало ясно, что и предатели имелись, и не так уж парадна была оборотная сторона войны.

Потом валом повалили фильмы, книги, документалистика – и выяснилось, что раньше-то про войну мы толком ничего не знали. А уж что касается жизни в тылу, то здесь вообще все было ясно: этот второй фронт исправно поставлял все, что нужно было первому фронту, – вооружение, продовольствие, одежду. Борясь с холодом, голодом и сном, труженики тыла бесперебойно работали на общую победу. Какие, собственно, могли быть экстраординарные проблемы в относительно мирной жизни, пусть даже в экстраординарное время? Кроме, разумеется, холода, голода и похоронок…

На протяжении всех почти шестидесяти лет, прошедших со Дня Победы, слова «бой», «партизаны», «оккупация» во всех возможных контекстах звучали куда чаще, чем слово «эвакуация». То ли подсознательно думалось, что все-таки судьба страны решается на передовой, то ли жизнь тыла с ее будничностью просто не привлекала ни писателей, ни кинематографистов.

И уж совсем никого не влекла тема эвакуации. А ведь что такое был тот самый героический тыл, поставлявший на фронт все-все, от танков до связанных замерзшими руками варежек? Это был огромный котел от Урала и далее на восток везде, куда с запада, от наступавших немцев, спешно переправляли все, что можно было переправить, – людей, заводы, театры, киностудии, даже зоопарки. Как-то раньше никому не приходило в голову, насколько трудна – нет, опять же не только и не столько даже из-за холода и голода – была жизнь в эвакуации. На фоне даже хрестоматийной цифры – 20 миллионов погибших, что значили трудности и горести тех, кто погрузился в теплушки и отправился подальше на восток?...

http://www.ng.ru/ideas/2004-12-10/11_evacuation.html




Эвакуация. Ленинградцы во время посадки на пароход 1942г


"Детства прострелен вскрик..."
Александр ВАЛЕНТИК
"Курьер Карелии" N58 28 апреля 2005

У каждого журналиста обязательно есть заветная тема, которая родилась в самом его сердце, которая составляет часть его души. Для меня такая тема - Великая Отечественная война, военное детство, которое я пережил сам.

Память военного детства все отбивает такт...
Баржа... Куда же ей деться?..
Бомбы... И ал закат...
Кто-то на дно...
А прочим - долгий теплушек скрип...
и между датами - прочерк.
Детства прострелен вскрик.*

Дети войны. Это я и мои сверстники, которые первоклассниками сели за парты осенью далекого 1944-го. Одни только что вернулись в освобожденный Петрозаводск из эвакуации. Другие - после финских лагерей принудительного содержания, откуда Красная армия освободила их всего три месяца назад... Да, мы, дети тех суровых, огненных лет, будем последними свидетелями Великой Отечественной войны, которая началась 64 года назад солнечным июньским днем 1941 года. А поскольку мы сполна разделили военные судьбы наших родителей, то осмелюсь взять на себя право сказать, что, наверное, мы не просто свидетели, но и участники той войны. Да, мы - тогда 5-6-летние - и участники, и почти все инвалиды той войны. Разве не так?

Лишенные отцов, ушедших на фронт, мы с измученными нашими матерями плыли в эвакуацию на беззащитных перед вражескими бомбами баржах, тряслись под бомбежками в так называемых "теплушках" самых медленных на свете поездов. И если не все из нас были тогда ранены, если не все попали за колючую проволоку концлагерей, если немногие из нас жили в холодных партизанских землянках, то и те, кто был в эвакуации, разве не были изувечены? Или не опалила наши души война? Или не отняла у нас детство - самую счастливую пору единственной человеческой жизни? Или похоронки на наших отцов не были теми же пулями и осколками, которые, убив наших отцов, долетали и до нас с переднего края и вонзались прямо в детское сердце? Разве раны изуродованных наших дедов, отцов и старших братьев не оставили ран и в нас?

В чем дело, не знаю: раньше война вспоминалась реже, теперь же все чаще тревожат душу сцены из военного детства, трудные дни эвакуации. Будто осколки, оставшиеся в душе от военного детства, зашевелились теперь, шестьдесят с лишним лет спустя. А может, еще и в другом дело. Прежде живы были многие из фронтовиков, и их память о войне была главной памятью народа, страны. А сейчас, когда многих из них нет, память о войне обострилась в нас. Словно, уходя из жизни, передали они свою память нам, своим детям. Да, у истории и у памяти свои законы. Время, наверное, подошло и нам, мальчишкам военной поры, сказать свое слово о тех суровых годах...

В памяти моей он навсегда, тихий, солнечно-золотой тот вечер августа 1941 года на пристани на Онежском озере в Петрозаводске. Днем над городом устрашающе гудели вражеские самолеты, а потом вдруг воцарилась такая тишина, будто вовсе и не было никакой войны. Огромное, доброе, мягко залитое спокойным золотом заката Онего... И только в конце пирса, на маленькой площадке у тяжелого бока сонной, неуклюжей баржи, словно растревоженный пчелиный рой, о чем-то жужжит, беспокоится людская толпа провожающих. Не замечая никого вокруг, каждый из сотен собравшихся здесь людей кричит кому-то своему, только одному дорогому ему человеку там, на барже, слова прощания.

Мне недавно, в июне, исполнилось всего пять лет (правда, потом война быстро поправит: не всего, а уже пять лет!). Но в те минуты прощания на пристани я еще, конечно, не отдавал себе отчета в происходящем. Сердито, нетерпеливо в который уж раз гудит буксир. Он потянет нашу баржу куда-то, в какую-то непонятную, пугающую чужим, неприятным словом - эвакуацию.

Мы с мамой уже давно на барже. Отец в последний раз взбегает по трапу, хватает меня на руки и, крепко стиснув, ставит на палубу. Целует маму и очень тихо говорит: "Скоро встретимся, к зиме вернетесь домой...". Мог ли думать-гадать тогда кто-либо из остающихся в городе и эвакуирующихся, как он был далек от нас, тот час возвращения. Многие никогда не увидели больше друг друга.

...Еще раз сердито прогудел буксир - баржа задрожала. И вдруг мы словно остались на месте, а пристань с провожающими, с папой стала от нас отплывать.

Все шире и шире полоса воды, разделяющая нас. И вдруг с берега, из толпы тонкий, пронзительный женский голос: "Шурик, лови!". И на палубу баржи, едва долетев до борта, шлепнулся кулек с разноцветными в радугу любимыми моими леденцами. Это тетенька Шура прибежала меня проводить. Некрасивая, наверное, вся в веснушках, но как всей силой непорочной детской души любил я ее за какую-то особенную доброту, которой она вся так и светилась...

http://pobeda.gov.karelia.ru/Pressa/pressa16.html

[Olivi@]

Расправа под Каунасом


Расстрел в Латвии


Ваффен-сс и местные помошники расстреливают украинских евреев


Сводная рота Парада Победы бросила на деревянный помост 200 знамён и штандартов Вермахта, в том числе "лейбштандарт" Гитлера (вероятно, принадлежал танковой дивизии СС "Адольф Гитлер").

[БьЯнка]

Destruction after the passage of Nazi troops. A ruined house in Krasnograd, Ukraine, Soviet-Union, 1943

[Октябрина]

Я наткнулась в сети на фотографию беженцев, сделанную во время войны примерно в 1943 году...



... и подумала: это могут быть они - моя бабушка и четверо ее дочерей. Самой старшей девочке на фото лет 12. А самой младшей наверное года 2 - это моя мама.
Она родилась поздней осенью 1941 года, во время бегства от немцев прямо на повозке в степи. Дату рождения не помнит никто. Помнят только что шел снег и никого кроме трех детей мал-мала меньше рядом с бабушкой не было. Роды были тяжелыми. Потом их приютили на каком-то хуторе, где маму помогла выходить добрая женщина тетя Луша.
Всю оккупацию мамина семья прожила в землянке.
Первые детские воспоминания мама - чтобы унять боль в коленных суставах она часто часто упиралась коленками в холодную земляную стенку...

Нервным и беременным советую НЕ читать.

Акушерка концентрационного лагеря
Станислава Лещинская
1 Ноября 2006, 09:00

Свидетельство польской акушерки пани Станиславы Лещинской, бывшей узницы фашистского концентрационного лагеря Освенцим.

«Из тридцати пяти лет работы акушеркой, два года я провела как узница женского концентрационного лагеря Освенцим-Бжезинка, продолжая выполнять свой профессиональный долг. Среди огромного количества женщин, доставлявшихся туда, было много беременных. Функции акушерки я выполняла там поочередно в трех бараках, которые были построены из досок, с множеством щелей, прогрызенных крысами.

Внутри барака с обеих сторон возвышались трехэтажные нары, на которых размещались на грязных соломенных матрасах по три или по четыре женщины. Солома давно стерлась в пыль, и больные женщины лежали на почти голых не струганных досках, к тому же с сучками, впивавшимися в тело.

Посередине, вдоль барака, тянулась печь, сложенная из кирпича, с топками по краям. Она была единственным местом для принятия родов, так как другого сооружения для этой цели не было. Топили печь изредка. Поэтому донимал холод: мучительный, пронизывающий, особенно зимой, когда с крыши свисали длинные сосульки.

О необходимой для роженицы и ребенка воде я должна была заботиться сама, но для того чтобы принести одно ведро воды, надо было потратить не меньше двадцати минут.

В этих условиях судьба рожениц была плачевной, а роль акушерки — необычайно трудной: никаких асептических средств, никаких перевязочных материалов. Сначала я была предоставлена сама себе; в случаях осложнений, требующих вмешательства врача-специалиста, например, при отделении плаценты вручную, я должна была действовать сама. Немецкие лагерные врачи — Роде, Кениг и Менгеле считали, что, оказывая помощь представителям другой национальности, они «унижают» звание германского врача, поэтому взывать к их помощи для меня было исключено. Позже я несколько раз пользовалась помощью польской женщины-врача, Ирены Конечной, работавшей в соседнем отделении. А когда я сама заболела сыпным тифом, большую помощь мне оказала врач Ирена Бялувна, заботливо ухаживавшая за мной и за моими больными.

О работе врачей в Освенциме не буду упоминать, так как-то, что я наблюдала, превышает мои возможности выразить словами величие призвания врача и героически выполненного долга. Подвиг врачей и их самоотверженность запечатлелись в сердцах тех, кто никогда уже об этом не сможет рассказать, потому что они приняли мученическую смерть в неволе. Врач в Освенциме боролся за жизнь приговоренных к смерти, отдавая свою собственную жизнь. Он имел в своем распоряжении лишь несколько пачек аспирина и огромное сердце. Там врач работал не ради славы, чести или удовлетворения профессиональных амбиций. Для него существовал только долг врача — спасать жизнь в любой ситуации.

Женщина, готовящаяся к родам, вынуждена была долгое время отказывать себе в пайке хлеба, за который можно было достать простыню. Эту простыню она разрывала на лоскуты, и они служили пеленками для малыша. Стирка пеленок вызывала много трудностей, особенно из-за строгого запрета покидать барак, а также невозможности свободно делать что-либо внутри него. Выстиранные пеленки роженицы сушили на собственном теле.

До мая 1943 года все дети, родившиеся в освенцимском лагере, были зверским способом умерщвлены: их топили в бочонке. Это делали медсестры Клара и Пфани. Первая была акушеркой по профессии и попала в лагерь за детоубийство. Поэтому она была лишена права работать по специальности. Ей было поручено совершать то, для чего она была более пригодна. Она была назначена старостой барака. Для помощи к ней была приставлена немецкая уличная девка Пфани. После родов младенца уносили в комнату этих женщин, где детский крик обрывался и до рожениц доносился плеск воды, а потом… роженица могла увидеть тельце своего ребенка, выброшенное из барака и разрываемое крысами.

В мае 1943 года положение некоторых детей изменилось. Голубоглазых и светловолосых детей отнимали у матерей и отправляли в Германию с целью денационализации. Пронзительный плач матерей провожал увозимых малышей. Пока ребенок оставался с матерью, само материнство было лучом надежды. Разлука была страшной.

Еврейских детей продолжали топить с беспощадной жестокостью. Не было речи о том, чтобы спрятать еврейского ребенка или скрыть его среди нееврейских детей. Клара и Пфани попеременно внимательно следили за еврейскими женщинами во время родов. Рожденного ребенка татуировали номером матери, топили в бочонке и выбрасывали из барака.

Судьба остальных детей была еще хуже: они умирали медленной голодной смертью. Их кожа становилась тонкой, словно пергаментной, сквозь нее просвечивали сухожилия, кровеносные сосуды и кости.

Среди многих пережитых там трагедий особенно живо запомнилась мне история женщины из Вильно, отправленной в Освенцим за помощь партизанам. Сразу после того, как она родила ребенка, кто-то из охраны выкрикнул ее номер (заключенных в лагере вызывали по номерам). Я пошла, чтобы объяснить ее ситуацию, но это не помогло, а только вызвало гнев. Я поняла, что ее вызывают в крематорий. Она завернула ребенка в грязную бумагу и прижала к груди... Ее губы беззвучно шевелились, — видимо, она хотела спеть малышу песенку, как это иногда делали матери, напевая своим младенцам колыбельные, чтобы утешить их в мучительный холод и голод и смягчить их горькую долю. Но у этой женщины не было сил... она не могла издать ни звука, — только большие слезы текли из-под век, стекали по ее необыкновенно бледным щекам, падая на головку маленького приговоренного. Что было более трагичным, трудно сказать — переживание смерти младенца, гибнущего на глазах матери, или смерть матери, в сознании которой остается ее живой ребенок, брошенный на произвол судьбы.

У меня до сих пор не было возможности передать Службе Здоровья свой акушерский рапорт из Освенцима. Передаю его сейчас во имя тех, кто уже никогда не сможет рассказать миру о причиненном им зле. И если в моем Отечестве, несмотря на печальный опыт войны, могут возникнуть тенденции, направленные против зародившейся жизни, то я надеюсь на голос всех акушеров, всех настоящих матерей и отцов, всех порядочных граждан в защиту жизни и прав ребенка».

http://www.world-war.ru/article_683.html

[Milana]

Моя любимая песня.
Ещё в детстве плакала, когда слышала...
Очень хочу найти в первоначальном её исполнении. Помогите, пожалуйста.
Нашла в исполнении Юлии Началовой, но это немного не то...

ПЕСНЬ О СОЛДАТЕ

Пролетели года, отгремели бои,
Отболели, отмаялись раны твои,
Но, великому мужеству верность храня,
Ты стоишь и молчишь у святого огня.

Ты же выжил, солдат,
Хоть сто раз умирал
Хоть друзей хоронил,
И хоть насмерть стоял
Отчего же ты замер -
На сердце ладонь?
И в глазах, как в ручьях,
Отразился огонь

Говорят, что не плачет солдат - он солдат,
И, что старые раны к ненастью болят.
Но вчера было солнце и солнце с утра,
Что ж ты плачешь, солдат, у святого костра?

Ты же выжил, солдат,
Хоть сто раз умирал,
Хоть друзей хоронил,
И хоть насмерть стоял
Отчего же ты замер -
На сердце ладонь?
И в глазах, как в ручьях,
Отразился огонь

Посмотри же, солдат, - это юность твоя,
У солдатской могилы стоят сыновья
Так о чем же ты думаешь, старый солдат?
Или сердце болит, или раны горят

Ты же выжил, солдат,
Хоть сто раз умирал
Хоть друзей хоронил,
И хоть насмерть стоял
Отчего же ты замер -
На сердце ладонь?
И в глазах, как в ручьях,
Отразился огонь

Ты же выжил, солдат,
Хоть сто раз умирал
Хоть друзей хоронил,
И хоть насмерть стоял
Отчего же ты замер -
На сердце ладонь?
И в глазах, как в ручьях,
Отразился огонь

[Анна21]

[Анна21]

Фрагмент из документального фильма Константина Симонова "Шёл солдат" 1975 год.

[Октябрина]

От Советского Информбюро

1945 - Московское радио передало последнюю оперативную сводку Совинформбюро.
Советское информационное бюро было образовано 24 июня 1941 года на основании постановления СНК СССР и ЦК ВКП(б) с целью «...освещать в печати и по радио международные события, военные действия на фронтах и жизнь страны». С первых дней Великой Отечественной войны Совинформбюро передавало официальную информацию о положении дел на фронтах, в тылу и на оккупированных территориях, о партизанском движении, руководило освещением военных событиях по радио, в газетах и журналах, а также деятельностью Всеславянского комитета, Антифашистского комитета советских женщин, Антифашистского комитета советской молодежи, Антифашистского комитета советских ученых, Еврейского антифашистского комитета.

В 1944 году в составе Бюро был создан специальный отдел по пропаганде на зарубежные страны. Через 1171 газету, 523 журнала и 18 радиостанций в 23-х странах мира Совинформбюро знакомило читателей и слушателей зарубежных стран с борьбой Советской Армии и народа против фашизма, а в послевоенное время - с основными направлениями внутренней и внешней политики Советского Союза. Всего за годы войны Совинформбюро выслало зарубежным газетам, журналам, радиостанциям, в бюллетени советских посольств и миссий около 135 тысяч статей, по радио прозвучало более двух тысяч фронтовых сводок.

http://www.statesymbol.ru/memorable/20050802/39606657.html






Лица войны. Неизвестные кадры. 1941-1945 гг.
08/05/2008
В канун 63-й годовщины Победы в Великой Отечественной войне РИА Новости представляет серию видеороликов, посвященных памяти Воинов-героев. В нее вошли снимки, сделанные в 1941-1945 годах военными фотокорреспондентами.

1941 год.

http://www.rian.ru/video/20080504/106523724.html

"Совинформбюро", преемником которого стало в свое время Агентство печати "Новости" (АПН), а затем и РИА Новости, было создано на третий день после начала Великой Отечественной войны. Его важнейшей задачей являлось изложение сводок о военных действиях и фронтовых сообщений.

Справка: «От Советского информбюро...». Этими словами, произнесенными знакомым всему миру голосом диктора Юрия Левитана, начинались фронтовые сводки с первых дней Великой Отечественной войны. Советское информационное бюро (Совинформбюро, СИБ) было создано на третий день войны - 24 июня 1941 года - на основе постановления СНК СССР и ЦК ВКП(б) с целью «...освещать в печати и по радио международные события, военные действия на фронтах и жизнь страны». Но перед Совинформбюро была поставлена и более широкая задача - стать первым в истории страны органом внешнеполитической пропаганды.

1942 год.

http://www.rian.ru/video/20080505/106599100.html

В архиве "Совинформбюро" находится огромное количество уникальных фотографий, которые никогда не были опубликованы. В видеоролики, сформированные в хронологическом порядке, вошли 50 снимков из отобранных двухсот. В музыкальном оформлении использована музыка, написанная в годы войны.

Авторами представленных снимков являются мастера военного фоторепортажа, работы которых входят в Золотой фонд отечественной документальной и художественной фотографии. Многие из них прошли фронтовыми дорогами от Москвы до Берлина, а в послевоенные годы запечатлели на пленке самые значительные события мирной жизни.

1943 год.

http://www.rian.ru/video/20080506/106711240.html

Справка: В состав Совинформбюро входили военный отдел, отдел контрпропаганды, отдел международной жизни, литературный и другие отделы. Большинство известных советских писателей сотрудничало с СИБ. Среди них - Вера Инбер, Валентин Катаев, Евгений Петров, Борис Полевой, Константин Симонов, Николай Тихонов, Алексей Толстой, Александр Фадеев, Константин Федин, Корней Чуковский, Михаил Шолохов, Илья Эренбург и многие другие. Особенно значительна роль Ильи Эренбурга - за годы войны он написал для СИБ более трехсот статей, неизменно вызывавших широкий резонанс как в СССР, так и на Западе. Военный корреспондент Совинформбюро Евгений Петров (один из создателей «Двенадцати стульев» и «Золотого теленка») погиб при исполнении служебных обязанностей в 1942 году. Под руководством СИБ работали антифашистские комитеты и организации: Еврейский антифашистский комитет, Антифашистский комитет советских женщин, Антифашистский комитет советской молодежи и другие. Их задачей также являлась консолидация советского народа и мировой общественности в борьбе против фашизма. Трагична судьба Еврейского антифашистского комитета: после войны он был обвинен в антисоветской деятельности и расформирован, а его руководство (включая начальника СИБ С.А.Лозовского) расстреляно. Каждый день миллионы людей замирали у радиоприемников при словах Юрия Левитана «От Советского информбюро...».

1944 год.

http://www.rian.ru/video/20080507/106814673.html

Справка: Всего за годы войны прозвучало более двух тысяч фронтовых сводок. Совинформбюро передавало официальную информацию о положении дел на фронтах, в тылу и на оккупированных территориях, о партизанском движении, руководило освещением военных событиях по радио, в газетах и журналах. Через 1171 газету, 523 журнала и 18 радиостанций в 23-х странах мира Совинформбюро знакомило читателей и слушателей зарубежных стран с борьбой Советской Армии и народа против фашизма, а в послевоенное время - с основными направлениями внутренней и внешней политики Советского Союза. Всего за годы войны Совинформбюро выслало зарубежным газетам, журналам, радиостанциям, в бюллетени советских посольств и миссий около 135 тысяч статей.
Последняя оперативная сводка Совинформбюро вышла
15 мая 1945 года.
Юрий Левитан сообщил: «Прием пленных немецких солдат на всех фронтах закончен».
Прошло 6 дней после Великой Победы. Наступила мирная жизнь.

http://www.rian.ru/society/20080508/106923449.html
http://www.rian.ru/video/20080505/106599100.html

[Октябрина]

64 или 65 лет назад закончилась Великая Отечественная? ВИДЕО.
Целый год войны выпал из истории.

Начинаю акцию Этот день 65 лет назад. Буду приводить выдержки из фронтовых дневников, мемуаров, сводок, фотографии и пр., день за днем до 9 мая 2010 года - дня 65 годовщины Победы.
Этот год надо вернуть.

Присоединяйтесь!

[Октябрина]

15 мая 1944: 13, 14, 15 мая занимаюсь с пиротехниками, преподаю мины противника. Потеплело, сразу зазеленело вокруг. На фронте тихо, только по ночам немец делает налеты на ближние тылы. 8 мая на линии Белокоровичи - Овруч на переезде произошло столкновение дрезины с автомашиной.

Из ФРОНТОВОГО ДНЕВНИКА ВИНОГРАДОВА




PS «Я надумал отпечатать на машинке свои фронтовые дневники, которые вел всю войну. Дале, от мысли, что эти записи представляют какую-то историческую ценность или что они доставят большое удовольствие прочитавшему их. В них нет ярких героев и нет громких подвигов. Волею обстоятельств автор этих строк видел события войны под своим, солдатским углом зрения.

И все-таки кажется, что для того, кто способен в малом увидеть большое, записи эти представляют известный интерес. В моих записных книжках сделаны очень короткие дневниковые записи. Короткие, потому, что подчас не было достаточного времени и соответствующих условий. В иных местах стоит лишь одна фраза, понятная только автору. Сейчас это кажется наивным, но во время боевых действий мною владела предостерегающая мысль, что книжки эти могут попасть в руки врага, и я окажусь невольным виновником разглашения военной тайны. Так что в записных книжках оставлено нечто вроде памятных зарубок. Теперь имеется возможность несколько расширить и дополнить свой дневник.

Стремясь к правде и только правде, я делаю добавления в пределах, которые позволяет память, а не вымысел».

Е. И. ВИНОГРАДОВ

http://www.konkurs.senat.org/article/42.html

[Октябрина]

Май 1944 г.. Вот уже неделю мой взвод и приданный взвод пехоты роют тоннель под оборону противника. Каждый из нас понимает важность поставленной задачи. Нехватка кислорода, отсутствие настоящего освещения, трудности с выносом грунта — бойцу Красной Армии не помеха.
Май 1944 г. Прорыто 150 метров. Около семи тонн взрывчатки заложено под самую оборону врага. Взрыв потряс всю округу. Уничтожены все препятствия и заграждения. За взрывом в расположение врага устремились бойцы, в их числе и мои саперы. Уничтожены три дзота, убито около 200 солдат и офицеров, семерых взяли волен.
Надолго запомнят захватчики наш весенний подарок.

Из записной книжки Михаила Сергеевича Ульянова.

PS "...И захотелось мысленно пройтись по «зарубкам» войны. Забытое помогли воскресить записи военных лет, в поиске которых в тот вечер перерыл весь свой архив, — рассказывал Михаил Сергеевич, подавая записную книжку.
Точнее, она лишь отдаленно напоминала подобие блокнота. Пожелтевшие, истлевшие по краям листики без обложки, казалось, держались только памятью о войне. Исписанные где чернилами, а в большинстве карандашом, они вели разговор из глубины более чем сорокалетней давности. О ратном труде молодого офицера, о комсомольской юности, о бойцах-саперах, об ожиданиях победного часа."

http://www.pechora-portal.ru/biblio/stat1985/ex.html?/biblio/stat1985/leninets1985_III_6.htm

[Октябрина]

Весной 1944 года на юге шли крупные наступательные операции, впоследствии названные в истории войны Проскуровско-Черновицкой и Уманьско-Ботошанской, и редакция «Красной звезды» отправила меня в командировку на юг, из которой я вернулся только в начале мая.

Во время этого весеннего наступления Первый и Второй Украинские фронты в жестоких боях прошли по невообразимым хлябям от 80 до 400 километров, освободили значительную часть правобережной Украины, северные районы Молдавии, почти всю Буковину, вышли к предгорьям Карпат и, впервые за войну перейдя нашу государственную границу, форсировали Прут и вступили в северную Румынию.

Та весенняя фронтовая поездка 1944 года сложилась у меня как бы из трех отдельных поездок, каждый раз на другое направление.

Первая поездка — на левый фланг Первого Украинского фронта, больше всего связанная с такими местами, как Волочиск, Проскуров, Каменец-Подольск, к сожалению, не оставила никаких следов в моих записях. Среди пропавших у меня при разных обстоятельствах фронтовых блокнотов были и те, что я вел в начале этой поездки. И в данном случае я хорошо помню, как именно они пропали. Уже в мае, когда я возвращался в Москву самолетом, он из-за какой-то неисправности сел, не долетев до Москвы, помнится, в Калуге. Ждать, пока его отремонтируют, у меня не было пи времени, ни терпения; я добрался с аэродрома до станции и уговорил там взять меня на паровоз, шедший с товарным составом до Московской окружной дороги. Во время связанной с этим беготни я оставил у Кого-то на станции полупустой вещевой мешок, в котором, на нынешний взгляд, не было ничего особенного: немного харчей, Старый ватник и прохудившиеся сапоги, взамен которых незадолго до этого один гостеприимный командир дивизии приказал мне выдать новые, кирзовые, а эти предполагалось починить в Москве. В паровоз я залез только с полевой сумкой и Планшетом, хватился, что нет вещевого мешка, только когда мы тронулись, и — делать нечего — махнул на него рукой. И лишь в Москве, дома, вспомнил, что сунул в мешок несколько блокнотов, не влезших в полевую сумку. Как раз те первые, Что вел в первые недели. Те, что вел позже, были в сумке.

Не буду преувеличивать своего тогдашнего горя; было конечно, досадно, но казалось, что все на памяти, все восстановимо! Да вот только восстановить все это, как потом выяснилось, не хватило ни времени, ни характера.

Я долго рылся в своем архиве, надеясь найти хоть что-нибудь, связанное с этой поездкой, и в конце концов все-таки наткнулся на один привезенный из нее довольно любопытный документ — выдержку из опроса взятого в плен некоего Ф. О заведующего складом машин восточного министерства Германии, который, по его заявлению, «остался для перехода на сторону русских».

Вот этот документ:
«...Нахожусь полгода на Украине, узнал и полюбил украинский народ. Я родился под созвездием Близнецов и уже по рождению моему неплохо относился к людям. Два моих брата погибли на фронте. Нас всегда обманывали насчет Украины и русских. В Германии я все потерял. На Украине я занимался исправлением того, что было разрушено войной. Два моих сына погибли на войне. От моей дочери у меня нет больше писем. В Германии я ничего не имею. Я честный, порядочный человек. Я могу и хочу принести вам пользу — я и моя вторая молодая жена, которая уже почти свободно говорит по-русски. Учтите — она тоже родилась под созвездием Близнецов. Дайте нам два-три месяца, мы вам докажем нашу преданность. До войны я был представителем берлинской фабрики обоев. По природе своей я — эстет, любитель красоты. Мое призвание — создавать уют, комфорт, делать жизнь человечества приятной и красивой. Уже по одному этому я способен только творить добро и насаждать красоту и не способен ни на что нечестное и некрасивое. Я никогда не был согласен с Гитлером — уже хотя бы из-за евреев. Я христианин, я католик. Каждый еврей может быть обращен в христианство, он такой же человек, как и я.

Недавно я получил сообщение, что моя квартира в Берлине уничтожена. Мне был предложен отпуск для оформления денежной компенсации, но я не поехал, мне нечего там искать. Недавно погиб под бомбами мой брат и четверо его детей, остались жена и двое детей — лучше бы и они погибли вместе с отцом. Удар за ударом настигает Германию. Фюрер безумен — иначе нельзя объяснить его поведение. И Геринг с его длинным языком, — ведь что он обещал немцам? Немецкий народ — несчастный, обманутый, затравленный, бедный народ. Я мое бы отлично уехать отсюда заранее, но я этого не сделал, я твердо решил остаться со своей женой здесь. Ведь я не идиот. Что нам сказал о России? — что здесь нет личной собственности, нет денег, нет платы за работу. Все ложь. Еще хуже, чем в ту мировую войну, мы опустошили здесь землю. Но все отмщается на земле...»

На допросе Ф. О. несколько раз прослезился и с дрожью в голосе не переставал клясться в любви к Украине и России.

После проверки его документов выяснилось, что все его заверения — ложь. Он застрял случайно, задержавшись с эвакуацией своего склада и никак не ожидая, что русские так близко. Задержанная вместе с Ф. О. «вторая жена» оказалась не женой, а русской девушкой из Запорожья, работавшей у немцев и пытавшейся бежать в Германию. На допросе она притворялась немкой, говорящей на ломаном русском языке. После разоблачения она заговорила чисто по-русски.

Не берусь комментировать монолог этого ужасно перетрусившего, но, быть может, от природы незлого и лично не совершившего никаких злодеяний человека. Поэтому, собственно говоря, я и ограничиваюсь только его инициалами.

Но невольно думаешь — кого только не посылало фашистское государство на нашу захваченную им многострадальную землю, высокомерно считая, что любое ничтожество способно представлять здесь расу господ, управляющую славянским быдлом. Если не считать этого листка, отпечатанного кем-то на спотыкающейся штабной машинке, от всей этой поездки на бумаге ровно ничего не осталось.

Симонов К.М. Разные дни войны. Дневник писателя

http://www.victory.mil.ru/lib/books/index.html